«...А тогда было вот что. Я случайно увидел девчонку, смотревшую на солнце. Она смотрела на него, не щурясь, широко распахнув глаза. Я почему-то пресек этот взгляд, и в один миг у меня закружилась голова, перед лицом возникли мельтешащие точки, которые увеличивались и спустя какое-то время превращались в маленьких птиц. Это было удивительно, и хотелось знать, что с ними станет дальше. А она смотрела в солнце. Птицы организовывались в короткую цепь и, совершенно отчетливо увеличиваясь, мерными взмахами крыльев направили свой полет ровнехонько в сторону солнца. Они возникли из ее странных глаз, обретая собственную жизнь. Я как зачарованный смотрел на птиц, а они летели, удаляясь. Я видел их так же, как сейчас тебя!»

Петь, как и почти все, я начала прямо сразу! С детства. Особенно пела у бабушки с папой, которые жили отдельно от мамы. У бабушки даже устраивала «концерты» и пела все, что знала. Мама в основном ко всему, что я делала, относилась очень строго и критично, и, наверное, если бы не сильное одобрение бабушки с отцом, я решила бы, что и вовсе ни к чему не гожусь. А тут как-то уверовала в какие-то свои способности. А когда, например, я пела «Мне малым-мало спало-ось, ой да во сне привидело-ось», отец совершенно искренне плакал и просил снова и снова. Ну, я и старалась!

— А что ты слушала тогда?

Что попало: пластинки, которые включали взрослые; радио. Конечно, Пугачева да Антонов — самые авторитеты тогда были для всех подряд. Я тоже любила «Арлекино»... А, еще Толкуновские «Носики-Курносики» нравились! Это мне лет пять было. А в принципе, в то время я не отличала, кто там авторитет или не авторитет. Это потом уже появились в поле моего зрения, – то есть слуха, – ВОСКРЕСЕНИЕ, Лоза, МАШИНА ВРЕМЕНИ, АЛИСА. А вот всякое иноязычное слушала мало: очень мне не нравилось, что не понятно ничего, о чем речь там. Вот и до сих пор по этой же причине совсем редко и мало слушаю иностранцев. Энергетика, красота голоса и музыки — это отлично, конечно, но вот я сижу, радуюсь, а вдруг они там что-нибудь тако-о-ое поют? А я тут радуюсь?! Да ну! Своего, русского вполне хватает. Тем более что по душевности к нам мало кто приравняется.

— А кто тебе сейчас интересен, близок из отечественных музыкантов?

Комаров ваш Кирилл. Наумов. Силя, наверное. Все, что ли? Не помню. А близок — Ревякин, извини за выражение. И интересен, соответственно.

— А когда ты стала выступать на сцене?

В 1989, кажется, году, под Питером, в ДК поселка имени Морозова. Там проводился местный фестиваль, «Рок-н-ролл под Рождество», и нас позвал туда мой названный брат Вовка Бредихин. Тогда у меня был проект КУХНЯ КЛАУСА. Не знаю, почему такое название: мне его в Рязани подарили, и мне понравилось, и песни подходящие, детско-волшебные. К выступлению мы позвали помочь нам Ваню Воропаева, ну, народ в зале его хорошо по АКВАРИУМУ знал... Стали орать — из АКВАРИУМА что-нибудь сыграть... В общем, на первом выступлении я провалилась. Была очень застенчивая я и не готова к провалам, поэтому и зареклась играть еще. Но спустя время стали писаться другие песни, сыграла на пробу квартирник в Москве, людям понравилось. Стала играть. А может, если б снова провалилась, — действительно больше не рискнула бы. Может быть. Очень я всего боялась.

— А как ты естественнее себя чувствуешь — как сольный акустический исполнитель или в составе группы?

Совершенно удобно и так и эдак. Другое дело, что одной мне играть надоело. Все-таки я не Наумов, и если моей песне помогают умелые музыканты, никто не проигрывает. Чем больше у ребенка добрых заботливых учителей, mdash; тем лучше он должен вырасти. Это о песнях. Это кратко.

— Как сейчас проходит твоя концертная деятельность?

Я давно не играла. Года полтора, может, и больше. Потому что очень долго пробовали разных музыкантов, готовились к записи альбома, писали его. Это первый мой серьезный альбом, и он потребовал много энергии и времени. И в ходе подготовки к записи не оставалось ни времени, ни желания на подготовку к концертам. А когда альбом был уже записан, — какое-то время царило удовлетворение. Не полное, конечно, но уж какое было. Музыканты все были приглашенные, и теперь снова хочется поиграть, но тут снова возникают проблемы, потому что некоторые из них довольно далеко живут: им в Москву часа по два минимум добираться. К тому же люди взрослые, у них есть свои дела, работы.

— Почему состав сессионных музыкантов назван «группой ДВУРЕЧЬЕ»?

Потому что группы нет. А название есть. Я пока надеюсь, что соберется-таки постоянный состав, который будет носить это название. И «Светозар» — альбом — будет чем-то типа аванса. Достоянием собравшегося ДВУРЕЧЬЯ. Можно предположить, что в данном случае моя группа не явилась на запись, а явились только приглашенные музыканты... Да и как было назвать? Наталья Маркова? Так я там не много сама сделала. Наталья Маркова с составом сессионных музыкантов? Сама понимаешь...

— «Двуречье» — это две реки или два языка?

Это один исток, но — две реки, две речи, два брата, две сестры, как угодно. Но это — целое. Не сложно?

— Все, кто слышал альбом, отмечают сходство с КАЛИНОВЫМ МОСТОМ. Это сознательное подражание или некое развитие идей, как было написано в одной из рецензий?

Это, конечно, сознательное. Но не подражание. И не развитие идей. Куда их еще развивать?! Это... Ну, вот идешь по улице, видишь, — похож человек на тебя! И гримировать не надо, — просто похож до удивительного. Кто кому подражает? Я родилась позже Ревякина, он первее пришел к миру (песенному), который очень похож на мой. И что же? Мне надо срочно менять свое представление, чтоб не показаться похожей? А то, что с КМ сравнивают, — это нормально. Это почти не раздражает, если не тыкать этим постоянно, и не заклиниваться на похожести. И желания сменить стиль нет. Совершенно. Может быть, когда-нибудь мой мир изменится, и стиль сменится сам по себе, без моих натужных усилий.

— А использование старорусской лексики в текстах тоже от КМ?

Просто Ревякин показал, что так можно. Я нагло думаю, что даже без него дошла бы до этого, только мне потребовалось бы больше времени, чтобы это понять. Спасибо ему за мое сэкономленное время.

— Возможно ли архаичным языком говорить о современных проблемах, живя в современном мегаполисе? Или у тебя нет потребности говорить о современном вообще, и отсюда — архаичность языка?

Это не архаичный язык! О современных бытовых проблемах им говорить, наверное, сложно. Не пробовала, врать не буду. Но у современных людей в современных мегаполисах те же душевные проблемы, когда речь идет о человеческих отношениях, об отношениях мужчин и женщин. Изменились манеры и тому подобное, но когда человек что-то переживает внутри себя — это так же, как было всегда, испокон.

— В твоих песнях много личностного, типично женского; вырисовывается образ сильной, гордой, своевольной, и именно поэтому несчастной в любви женщины. Это ты сама? Или некая собирательная абстракция?

Нет, это не просто образ. У меня мало песен, написанных абстрактно. Сильная и ранимая, гордая и пугливая, своевольная и мягкая — это не взаимоисключения. Не все эти эпитеты и не всегда подходят ко мне. Иначе все было бы просто и ясно... Если я сильная, то рядом мне хотелось бы видеть не менее сильного мужчину. Если гордая и своевольная, — то и он не рохля. А вот отсюда и сложности в таких отношениях. И это на самом деле так. Сложности оттуда, что, скажем, иногда гордость разрастается в гордыню, сила — в неспособность уступить... Это дурной характер просто, я знаю. Я пытаюсь иногда быть мягче и добрее, но обычно я как-то поздно спохватываюсь. Не всегда получается исправить то, что уже наделала. Это жаль.

— Но ты не феминистка?

Нет. Я считаю, что женщина, безусловно, должна уметь заработать себе на жизнь, потому что разное может случиться, даже если у нее все благополучно. Женщина должна уметь отстоять свои интересы, разумные. Хотя в идеале она не должна именно отстаивать, бороться. Это, наверное, синдром нашей страны: всем постоянно бороться. За урожай, за счастье... А с кем, собственно? Разно кто-то против? Надо стараться, не опускать руки при неудачах, но не бороться же! Это и к мужчинам, и к женщинам относится. Вообще между нами не так много разниц каких-нибудь.

— Что для тебя свобода — личная и творческая?

Я не знаю абсолюта свободы. Если иметь в виду то, что человек может когда угодно уйти, уехать куда угодно — это, конечно, свобода какая-то. Но неужели ничего не удерживает?! Это уже ненужность, вроде... Ну, конечно, ты так же можешь вернуться. Это все не то. Не знаю я про личную свободу. А про творческую... Это очень субъективно, но для меня это просто возможность писать песни, когда они хотят появиться. И иметь возможность выбора концертов. Кстати, самые подходящие залы — от квартир до 300-500-местных. Хотя, пожалуй, дружеские квартирники — это не совсем интересно. Если это наполовину знакомые люди — лучше по отдельности приехать в гости, поговорить. Если незнакомые, — ни к чему столь близкое физическое расстояние. Говорят, люди южные любят общаться с близкого расстояния, чуть не лицом к лицу. Северные — на дистанции. Мне, например, очень мешает, если собеседник сидит в нескольких сантиметрах от меня. И вовсе тут ни при чем какая-нибудь заносчивость; мне просто это мешает.

— Кассета со «Светозаром» вышла в Москве, а вот компакт с ним же в Питере. Почему?

Просто ребят из «Hobbot Proline» заинтересовали мы, а они — нас. Можно было бы подождать московских предложений, но и это было вполне приемлемым. Они оказались хорошими порядочными людьми, особенно если б были более пунктуальны. В общем, мы не прогадали.

— И что теперь? Какие планы?

Ну вот, вышел компакт. Перспективы обещаются какие-то... А планы... Хотелось бы писать хорошие песни, играть концерты, записывать новые альбомы, иметь жилье уютное, друзей, заниматься своими зверями и родить ребенка при хорошем муже. Это вообще. Это планы?

"...А потом они потерялись на фоне слепящего диска. И больше не появлялись. Я обернулся к ней, но ее уже не было рядом. Оказывается, прошло уже с полчаса. В сознании всплыл момент, когда она, непонятно усмехнувшись, ушла. Я просто не заметил этого сразу".

Е. Борисова,  kassandra_k
Пролог и эпилог — фэнзин «Панфиловский переулок» N°6 (СПб)